Беренис увидела, что Гай возвращается.
— Слушай, мы заедем на обед, — быстро сказала она. — Я хочу повидать вас с папой. Я просто не хочу, чтобы вы еще раз разочаровались. Между мной и Гаем ничего нет. Правда, мам.
— Да-да. Я все поняла. Вы приедете ближе к вечеру?
— Да.
— Вот и хорошо. Скажи Гаю, что я сделаю его любимый яблочный пирог.
И Луиза поспешно положила трубку.
— Возникли какие-то проблемы? — поинтересовался Гай, когда она усаживалась за столик.
— Да. Мои родители вообразили, что мы снова вместе, и мама даже слышать не хочет, когда я говорю ей, что это не так.
— Неужели? — Голос Гая прозвучал на редкость небрежно.
— Мне пришлось сказать ей, что мы заедем к ним в гости. Они готовят для нас целый обед.
— Что ж, это хорошо. — Гай действительно выглядел довольным.
— Да уж. Скажи, ты сумеешь убедить их, что все слухи о нас в газетах — ложь? Иначе мама начнет подыскивать себе наряд на нашу свадьбу. Хотелось бы избавить ее от ненужных хлопот.
Гай усмехнулся.
— Я посмотрю, что смогу сделать, — сказал он снисходительно. — А пока не отведать ли нам легкий ланч?
Как раз, когда Беренис въехала во двор родительского дома, начался дождь. Дом встречал их золотистым светом, льющимся из окон, таким гостеприимным в этот сумрачный ненастный вечер.
Родители Беренис жили в коттедже с верандой из дранки и просмоленной серой крышей, которая нависала над большим крыльцом. В летние месяцы они часто сиживали на крыльце, глядя в сторону океана, который был так близко, что в конце сада даже пряталась маленькая бухточка, стены которой были обшиты фанерой. Однако сегодня дождь и туман скрывали вид на океан. Облака нависали так низко, что не было видно даже лодки отца, обычно привязанной к краю деревянного пирса.
И даже Джуди, золотистый ретривер, нынешняя любимица семьи, которой все всегда было нипочем, не сидела на крыльце. Но едва гости вышли из машины, входная дверь распахнулась и Джуди бросилась к ним навстречу. При этом она едва не сбила их с ног в приступе радости.
— Кажется, она меня помнит, — сказал Гай, нагибаясь к собаке, чтобы погладить.
— Конечно, помнит, — сказала Луиза, поцеловав бывшего зятя. — Боже, Гай, как я рада тебя видеть! — произнесла она тепло.
— И я тоже рад. — Гай с нежностью посмотрел на Луизу сверху вниз. — Ты такая же красавица, как и раньше.
— О, да ладно уж. — Луиза смущенно рассмеялась. — Вот уж ты, как всегда, хорош.
Мать Беренис на самом деле была красивой женщиной. Ей было шестьдесят, и стриженные коротко волосы давно окрасила седина, но она была по-прежнему стройной, с такими же зелеными глазами и изящным телосложением, как у Беренис.
— Привет, мам. — Дочь наклонилась, чтобы ее поцеловать.
Она подумала, что Гай прав: Луиза почти не изменилась за эти два года, чего нельзя было сказать об отце. Он всегда был крепким, широким в плечах и сильным мужчиной, но за последнее время так похудел, что, казалось, все его тело словно усохло.
— Как ты, пап? — Беренис нежно обняла вышедшего из гостиной отца.
— Гораздо лучше, когда тебя вижу. — Его глаза озорно блеснули, и на мгновение он стал похож на себя прежнего. — Особенно вместе с Гаем. — Он протянул руку, и Гай пожал ее.
— Рад видеть тебя, сынок, — сказал Барт вдруг севшим голосом.
Беренис почувствовала, как ее горло сжимается. Та теплота, с которой родители встретили Гая, со всей очевидностью показывала, как они его любят. И так всегда. Особенно отцу было по душе, когда Гай был рядом. Они вели себя как два старых добрых приятеля, с упоением обсуждали рыбалку и спорт. Беренис припомнила, как однажды Гай все выходные с явным удовольствием помогал отцу подновлять лодку — старательно скреб вместе с ним ее корпус и красил.
Не надо было идти на поводу у мамы и притаскивать Гая сюда, подумала она мрачно. Это только растравило их всех.
— Ну, как дела в блистательном киношном мире? — спросил Барт, когда вел их в гостиную.
— Не жалуюсь, все очень сносно. Справляемся.
В камине полыхал огонь. Гай сел на стул рядом и вытянул руки к пламени.
— А здесь все так же уютно, как раньше, — заметил он, оглядываясь. — Я смотрю, вы перевезли сюда пианино Беренис. — Его взгляд остановился на инструменте, стоявшем у самого окна. — Больше не играешь?
Он поглядел на Беренис, и она почувствовала, что сердце подпрыгнуло в груди. Пианино было его подарком на свадьбу, и когда-то торжественно стояло в их собственном доме.
— Для него не хватило места в моей новой квартире, — сказала она с неловкостью, пожалев, что когда-то поддалась сентиментальности и не избавилась от инструмента.
— Беренис играет для нас, когда приезжает, правда, солнышко? — сказал нежно отец. — Слушать ее — одно удовольствие.
— Ты преувеличиваешь мои успехи, папа, — сказала Беренис с улыбкой.
— Нет, твой отец прав. У тебя просто талант. Мне тоже нравится слушать тебя. — Мягкий, хрипловатый голос бывшего мужа даже заставил женщину вздрогнуть от навалившихся воспоминаний: они, молодожены, влюбленные друг в друга по уши, обнимаются у этого самого пианино.
Только мы не любили друг друга по-настоящему, напомнила она себе строго. Это была иллюзия.
— Беренис сказала мне, что ты все еще держишь лодку? — Гай переключил свое внимание на ее отца.
— Да, только мой «Мореход» не очень-то оправдывает свое имя в последнее время. Над ним надо поработать, а у меня и силы уже не те. — Барт сел напротив него. — Может быть, когда все уладится и погода улучшится, я еще поработаю.